Как они во все это верят, не понятно. Мы ничего не знаем и не видим, а насколько непрозрачны главные игроки финансового рынка, я вообще не подозревал — странно слышать такое от бывшего главного экономиста МВФ, профессора Гарвардского университета, но это слова Кеннета Рогоффа. В последнее время Рогофф не раз говорил о своем исследовании кризисов ХХ века, но вышедшая совсем недавно книга — гораздо более масштабный труд.

Исследование, проведенное им совместно с профессором из Университета Мэриленда Кармен Райн­харт, было начато задолго до нынешнего «великого сжатия» (так Рогофф и Райнхарт определяют сегодняшний кризис). Завершение проекта совпало с ипотечным кризисом в США, и авторы дополнили книгу современным сюжетом. Но основной массив данных, на которые они опираются, — это собранная по всему миру информация о долговых и банковских кризисах за последние 800 лет.

Дефолт Эдуарда III, английского короля XIV века, банкротства флорентийских банков эпохи Возрождения, кризисы периода Наполеоновских войн, банкротство острова Ньюфаундленд и еще множество сюжетов (увлекательное чтение само по себе) иллюстрируют мысль, вынесенную в заглавие. «На этот раз все будет иначе» (This Time is Different) — в той или иной форме участники рынков произносят эту фразу, как только очередной кризис стихает: они начинают искренне верить в то, что это был последний кризис в истории. Финансовый рынок и рынок долгов цикличны и крайне волатильны в исторической перспективе — так было и в ХХ веке, и во все предыдущие. Но способность людей забывать об этом поразительна.

Финансовый рынок и рынок долгов цикличны — так было и в XX веке, и во все предыдущие. Но способность забывать об этом поразительна.

Райнхарт и Рогофф приводят красивые цитаты: опубликованное незадолго до краха 1929 года исследование о том, что рыночных пузырей больше не может быть; утверждения начала 1930-х годов о том, что страновые дефолты в дальнейшем можно исключить, потому что новой войны не будет; убежденные заявления аналитиков конца 90-х годов о том, что «парадигма изменилась» и рынок теперь может расти вне связи с фундаментальными показателями деятельности компаний.

Удивительно даже не то, что эти слова произносятся, но то, что в очередную «смену парадигмы» верят — снова и снова. «Единственное объяснение, которое я вижу, — это высокомерие и невежество», — говорит Рогофф. Одни самонадеянно убеждены, что нашли философский камень и могут умножать капитал до бесконечности, другие, не желая видеть дальше собственного носа, готовы выбросить на ветер собственные сбережения.

Когда речь заходит о государствах, картина становится еще более удивительной, особенно если смотреть на кредитные истории стран из перспективы нескольких веков, а не лет, как это чаще всего делается. Дефолтов в истории было так много, а возможностей у кредиторов воздействовать на суверенных должников так мало, что поразительно, что государства вообще что-то платят. Райнхарт и Рогофф говорят, что судьба долга, как правило, зависит от желания государства платить — действенных рычагов принуждения к выплатам крайне мало. А желание платить определяется сложной комбинацией факторов. С одной стороны, это стремление сохранить доступ к рынкам капитала и поддерживать торговлю на высоком уровне, желание сохранять «лицо» в международной политике. С другой — состояние казны, соображения внутренней политики, характер отношений между элитой и большинством. Последняя группа факторов оказывается сильнее гораздо чаще, чем нам сегодня кажется. Период долговой дисциплины 2000-х годов — феномен, резко выделяющийся на фоне истории.

Дефолты — норма финансовой истории, а не исключение, даже если смотреть только на последние двести лет, сравнительно благополучный период, пишут Райнхарт и Рогофф. Периоды, когда очень много стран (от 15 до 50%) находилось в состоянии дефолта или реструктуризации долга, наступали часто и длились иногда десятилетиями. За последние два века эти «провалы» платежеспособности таковы: период Наполеоновских войн; время с 1820-х до конца 1840-х годов (около половины стран, включая всю Латин­скую Америку, в состоянии дефолта или реструктуризации); время с конца 1870-х до начала 1890-х; долгий период с начала 1930-х до 1950-х (снова затронуты около половины всех стран). Последний такой пик приходится на 1980-е и 1990-е годы, когда значительное число развивающихся стран переживало долговые проблемы. Период после Второй мировой войны был самым тяжелым долговым кризисом в истории: в состоянии дефолта были страны, представлявшие в сумме около 40% мирового ВВП.

Но есть и страны, которые Райн­харт и Рогофф называют «долговыми девственниками». Их очень мало: Австралия, Канада, Новая Зеландия, США, Дания, Финляндия, Норвегия, Швеция, Гонконг, Малайзия, Сингапур, Маврикий не объявляли дефолтов. Авторы отмечают, впрочем, что если учитывать дефолты по внутреннему долгу, то список «девственников» сильно сократится. Например, США выпадут из него из-за реструктуризации внутреннего долга 1933 года.

Главное богатство книги — таблицы. То, что данные, например, о внешней задолженности стран, даже в ХХ веке, легко доступны, — иллюзия, уверяет Рогофф: «Говорю это вам как бывший экономист МВФ». Цифры собирались буквально вручную, иногда по публикациям, выходившим на редких языках в отдаленных университетах. Немалую часть данных авторы, по их собственному признанию, не успели по-настоящему проанализировать. Так что книга Райнхарт и Рогоффа может стать основой для новых открытий.

This Time is Different: Eight Centuries of Financial Folly. Carmen Reinhart, Kenneth Rogoff. Princeton University Press, 2009.

www.ua-banker.com